Книга образов - Страница 29

К оглавлению

на воду; но вот, тиха от счастья,

просияла и, полна участья,

развела круги поверхность вод;

он же, лебедь, непреклонно-правый,

зрелый и спокойно-величавый,

снизойдя к ней, медленно плывет.

Перевод В. Летучего

Из сборника «НОВЫХ СТИХОТВОРЕНИЙ ВТОРАЯ ЧАСТЬ»

I. ПРОРОК

Ширясь от видений и блистая

от огня грядущего суда,

перед коим тварь дрожит земная,

исподлобья смотрят, нас пытая,

страшные глаза. И, напирая,

с уст срываются тогда

не слова (ну что слова могли бы

выразить, произнеси их он?) —

нет, огонь, куски железа, глыбы,

как живой вулкан, он обречен

расплавлять и извергать во мраке,

как проклятья небу и земле,

и заметен, как на лбу собаки,

знак от Бога на челе

у него. Спешите, это — Он,

обнаруженный перстом пророка,

истинный, такой, каким до срока

Он и впредь пребудет: разъярен.

Перевод В. Летучего

II. СИВИЛЛА

Древней с давних пор она слыла.

Каждый день, однажды путь наметя,

шла, верна себе. И на столетья,

говорят, летам своим вела

счет, как лес. Видна издалека,

каждый вечер высилась без цели

вроде черной древней цитадели —

выжжена, пуста и высока.

Вся во власти слов; и превозмочь

не могла их; в ней они сгущались

и вокруг летали и кричали,

и домой с закатом возвращались,

и под арками бровей стихали,

наспех коротая ночь.

Перевод В. Летучего

III. ИЕРЕМИЯ

Был я нежен, как весной пшеница,

только ты, неистовый, обрек

сдержанное сердце звонко биться

и наполнил лютой страстью впрок.

Распалял не ты ли непрестанно

с малых лет мои уста — и вот

источает рот мой, точно рана,

за одним другой злосчастный год.

Я кричал о бедах, но не ты ли —

измыслитель кар и бедствий злых?

Уст моих они не умертвили —

сможешь ли ты успокоить их,

если нас, как пустотелый колос,

носит вихрь, и наш удел печален,

и беду преодолеть нет сил?

Я теперь хочу среди развалин

наконец-то свой услышать голос,

голос мой, что прежде воем выл.

Перевод В. Летучего

III. ИЕРЕМИЯ

Некогда я был нежней пшеницы,

ты ж, безумный, обронил слова,

что сумели в сердце мне вонзиться,

и оно теперь как сердце льва.

Рот мой стал кровоточащей раной —

прежде это был ребенка рот,-

бедствия пророча неустанно,

ужас сеет он за годом год.

Я — глашатай черного и злого,

всех тобою созданных скорбей —

не снести мне жребия такого,

ты меня оставь или убей.

Но когда, на голых скалах стоя,

бедами и разрушеньем сыты,

мы стопы направим в пустоту,

я, тобой разрушенный, разбитый,

исцелюсь от бешеного воя

и свой прежний голос обрету.

Перевод Т. Сильман

IV. СТРАШНЫЙ СУД

От гниющих ран и страха мучась,

копошатся, исходя в проклятьях;

на клочке земли иссохшей скрючась,

сбились ~ и нет мочи оторвать их

от любимых саванов без плетки.

Но слетают ангелы и лишку

масла подливают в сковородки

и влагают каждому под мышку

перечень того, что в жизни прежней

он не осквернил и где хранится,

может быть, тепло души прилежной,

и Всевышний пальцы не остудит,

если вздумает листать страницы,-

и по справедливости рассудит.

Перевод В. Летучего

V. АЛХИМИК

Он странно улыбался и скорей

отставил колбу в испареньях смрада.

Теперь-то он уж точно знал, что надо,

дабы потом в осадок выпал в ней

благой металл. — Века, века нужны

ему и этой колбе, где бродило

оно; в уме созвездие светило

над морем потрясенной тишины.

И чудище, что вызвать он желал,

в ночь отпустил он. И вернулось к Богу

оно и в свой тысячелетний круг.

И, лепеча, как пьяный, он лежал

над кладом, затихая понемногу, -

и золото не выпускал из рук.

Перевод В. Летучего

VI. НОЧНОЙ ВЫЕЗД

Санкт — Петербург

Тронули лихие вороные,

двух орловских рысаков полет…

Фонари, колонны, постовые

молча промелькнули у ворот.

Непривычно тихо и светло…

По Неве, по мостовой торцовой

и по набережной дворцовой

нас как вихрем пронесло.

В этом полуобморочном бденьи

где земля? Где небо? Где река?

Летний сад в задумчивом томленьи…

И летят копыта рысака

мимо легких этих изваяний,

мимо неуснувших этих зданий,

мимо их дремотных очертаний…

Город будто перестал

в тот короткий миг существовать,

продолжая только умолять,

как больной безумец, о покое,

словно в голове его царит

путаница давняя, и мысли

паутиной жесткою нависли,

перевоплощенные в гранит,

а гранит — он чувствует — в ночное

небо непомеркшее летит…

Перевод Т. Сильман

VII. ФЛАМИНГО

Jardin des Plantes, Paris

Увы, их розовость и белизна

отражены зеркальным Фрагонаром

не больше, чем, пожалуй, тем, кто с жаром

сказал бы о возлюбленной: она

еще тепла от сна. Смотри: картинно

на розовых стеблях стоят в посадке

они и расцветают, как на грядке,

и искушают, кажется, как Фрина,

самих себя; кокетливость у меря,